Кстати, да!
Давайте брать пример с англичан! По отзывам очевидцев, это очень весело и вполне соответсвует духу европейских культурных традиций.
[OFF]На них была необычная форма и яркие береты; но смысл был в том, что солдаты не были англичанами — они были иностранцами.
Эффект оказался моментальным: суппортеры «Манчестер Юнайтед» исчезли, а вместо них появились защитники английской нации. На время они перестали быть манкунианцами. Теперь они были англичанами, и вдобавок опасными англичанами. Самолет еще двигался, но люди повскакивали на ноги, игнорируя предупреждения стюардесс, и принялись переодеваться: менять обычную одежду, в которой прилетели, на вещи, доминирующим символом на которых был Юнион Джек. Майки с Юнион Джеком, плавки с Юнион Джеком, и даже пара трусов с Юнион Джеком (причем надетая на голову). Все произошло так быстро, что даже показалось, будто они это специально репетировали. Тем временем все они запели «Правь, Британия» — громко, резко, неожиданно — и продолжали петь, громче и громче, пока наконец, уже у самого терминала, песня превратилась в настоящий рев:
Правь, Британия! Британия, правь морями!
...
Я заметил Клэйтона. Он сидел на несколько рядов впереди. Каким-то образом ему удалось встать так, что задница его красовалась в открытом окне, штаны свободно болтались где-то на уровне колен, а каждую половинку своего весьма массивного зада он держал руками. Человек на следующем ряду мочился из окна. Люди стояли на креслах, размахивали руками и выкрикивали ругательства в адрес прохожих, полицейских, детей — всех, кому повезло оказаться итальянцем.
Потом кто-то бросил бутылку.
...
Рубеж был пройден. Мгновение спустя послышался звон еще одной бутылки. За ней последовала вторая, третья, еще и еще, и вот уже бутылки летели из почти всех окон всех четырех автобусов.
...
Итак, четыре автобуса с суппортерами, приехавшими на матч, ехать на который им было запрещено, прибыли в город и обнаружили, что многие уже опередили их. Откуда они здесь появились? Площадь была заполнена людьми. Пока мы замедляли ход, один человек приветственно махал нам рукой, другой, в то же время придерживая свой пенис, мочился в фонтан. Это не оставляло сомнений в его национальной принадлежности, так же как в национальной принадлежности всех остальных — островная раса нежилась под теплым итальянским солнышком, подставляя его лучам свои обнаженные по пояс тела с явными следами галлонов выпитого пива и килограммов съеденных чипсов с беконом. Они скандировали: «Манчестер, эй-эй-эй, Манчестер, эй-эй-эй». По их виду могло показаться, что здесь, на площади, они пели, пили и мочились в фонтан уже много-много дней. Повсюду на мостовой валялись пустые бутылки.
...
Не знаю, как это все могло произойти так быстро, но, едва приехав, несколько наших суппортеров вломились в номера на третьем этаже гостиницы. За считанные секунды они прочесали восемь номеров, выломали двери, сорвали и бросили на пол занавески, разгромили тумбочки — они искали там деньги, туристические ваучеры, авиабилеты, драгоценности. Задержали только одного — он не смог удержаться от искушения сделать международный телефонный звонок.
...
Группа итальянцев собралась неподалеку. Я подошел к ним поближе. Их было около сотни; боясь подойти ближе, они смотрели издали, смотрели и показывали пальцем. На их лицах застыло одно и то же выражение изумления. Они никогда не видели, чтобы люди так себя вели. Было просто немыслимо, чтобы итальянец, оказавшись на площади в центре иностранного города, станет пить, петь, орать, кричать, ходить голый по пояс и мочиться в фонтаны.
...
Выглядело это так: как только на площадь подходил новый суппортер, он принимался, обычно с приятелем, слоняться туда-сюда, время от времени что-нибудь выкрикивая или присоединяясь к чьему-нибудь пению. Потом они встречали какого-нибудь знакомого, и начиналось «братание». Братание сопровождалось дикими, чудовищно громкими звуками. Потом они встречали еще одного знакомого (новая порция шума), потом — еще одного (еще одна порция), и так до тех пор, пока их не набиралось достаточно — пять, шесть, иногда десять — чтобы образовать круг. Тогда, как после тоста, они начинали пить дешевое пиво или дешевое красное вино из огромной бутылки. Это происходило на предельной скорости, выпивка проливалась на лица, текла по шее и груди, смешивалась с потом и блестела на солнце. Потом начиналось пение. Время от времени, особенно во время особенно важных слов, члены круга принимались потрясать в воздухе сжатыми в кулаки руками, что, судя по всему, давало им возможность издавать более громкие звуки. После чего в дело вновь шла бутылка.
Круг распадался, и цикл повторялся снова. Повторялся опять. И опять. По всей площади маленькие группки толстых, здоровых мужчин что-то пели и выкрикивали друг другу.
...
Я сказал: «конечно, конечно, я знаю, что мы в Италии. Но где именно в Италии?»
«В Ювентусе», ответил он после небольшой паузы, видимо, ожидая подвоха. И снова авторитетно добавил: «Гребаные макаронники».
«Город называется „Ювентус“?», спросил я.
«Ага, блдь», ответил он. Пауза. «Гребаные макаронники».
Я попробовал намекнуть, что город называется не Ювентус — так называется футбольный клуб, «Ювентус» из Турина — но нельзя сказать, чтобы мне это удалось.
...
Тут ко мне подошел кто-то из другой группы, и показал мне карту, на которой синими чернилами был нарисован маршрут, обрывавшийся в Турине. Начинался он в Манчестере, потом шел через Лондон, Стокгольм, Гамбург, Франкфурт, Лион, Марсель и наконец заканчивался здесь. Недурное турне, почти что, подумал я, кругосветное путешествие, в которое отправляли своих детей аристократы восемнадцатого-девятнадцатого столетий. А обошлось оно им — одиннадцати человек — в семь фунтов.
Семь фунтов, воскликнул я; на чем же вы прокололись?
Они заверили меня, что на обратном пути свое наверстают.
...
Также я стал тем, кто был им нужен в качестве слушателя их рассказов. Теперь на меня свалилась новая «ответственность». Все просили меня записывать рассказы «правильно». Я стал «папарацци». Мне давали инструкции, советы, указания. Мне было сказано, что:
Они — не хулиганы.
Это позор, что так много препятствий стоит на пути людей, желающих всего лишь поддержать свою команду на выезде.
Они — не хулиганы.
Поведение руководства «Манчестер Юнайтед» — позорно.
Они — не хулиганы.
...
Вход в бар перегораживал стол, за которым три или четыре пожилые женщины, в соответствии с итальянскими традициями одетые в черное, сновали внутрь бара и обратно, наливая английским суппортерам выпивку. У стола толпилось не меньше сотни англичан, пытавшихся перекричать друг друга, чтобы быть обслуженными в первую очередь. Делали они это, конечно, по-английски — сама мысль, что они могут заговорить на итальянском, казалась чудовищно нелепой — пересыпая язык ругательствами, одно грубее другого. Люди толкались, пихались, то и дело кто-то уходил, не заплатив. Одни суппортер расстегнул шорты и мочился через дверь на пол соседнего кафе, так что сидевшим внутри итальянцам пришлось в панике вскочить, чтобы не быть забрызганными.
...
Как и прочие, Гарри весело провел этот день, жаркий — об этом напоминал распространяемый им запах пота. Гарри пил не переставая с пяти утра; по его собственному заявлению, выпил он более пяти галлонов пива, и каждый раз, когда он шевелился, это пиво булькало в его животе. Днем Гарри был занят. Он был одним из тех, кто оскорблял водителя по дороге в город, и он продолжал оскорблять его по дороге на стадион. Он мочился на столик в кафе, за которым, по его словам, сидели «коровы-макаронницы», после чего он принялся оскорблять официанток. Можно сказать, что все остальное время он только и занимался тем, что оскорблял официанток — много, очень много. Сколько именно — а кто же знает? Ведь все они выглядели одинаково (маленькие и толстые). Он оскорблял британского консула, полицейских, менеджеров гостиницы, уличных торговцев и вообще всех, кто не говорил по-английски — особенно тех, кто не говорил по-английски. В общем, как ни крути, у Гарри был удачный день, и тут внезапно он обнаружил следующее: тысячи итальянцев, окружающих автобус. Они окружили его и принялись раскачивать — дико, сердито, яростно. Какое они имеют право так себя вести?
«Ты видел, что они делают?», спросил Гарри человека, сидевшего за мной, возмущенный столь вопиющей несправедливостью. «А если потом будут беспорядки», сказал Гарри, «во всем обвинят англичан, да?»
...
Тем временем матч начался, был сыгран, кончился. И хотя сказать, что были какие-то серьезные инциденты, я не могу, в то же время и чтобы их не было, тоже не скажешь. Еще несколько человек пострадали, а одного суппортера увезли в больницу. В перерыве, когда еще одному фану «Манчестер Юнайтед» досталось пивной бутылкой, англичане с диким ревом вдруг все помчались наверх, пытаясь перебраться через стену, отделяющую их от итальянцев. Стена была слишком высока, чтобы ее можно было перелезть, и все кончилось тем, что суппортеры метались около нее, пытаясь ухватить кого-нибудь из итальянцев за ботинок, пока подоспевшая полиция не оттеснила их.
...
В последние минуты матча я не раз слышал новую фразу: «Сейчас понесется».
Сейчас понесется, сказал мне кто-то, и глаза его блестели, как у наркомана.
Если так пойдет дальше, услышал я еще чьи-то слова, сейчас понесется.
И эта фраза — сейчас понесется, сейчас понесется — непрерывно повторялась, негромко, но со все нарастающей авторитетностью.
Люди ломились в закрытые ворота, но тут подоспела полиция. Полицейские прикладывали усилия, чтобы продвинуться в одном направлении, суппортеры — в противоположном. Это было как толчок и контртолчок. Это была давка. Суппортеры были озлоблены.
Сейчас понесется.
Люди перешептывались.
Я слышал: «Осторожнее, у них ножи. Застегните куртки».
Я слышал: «Подбирайте бутылки».
Я слышал: «Сейчас понесется. Держимся вместе. Сейчас понесется».
...
Снова мы шли дальше. Вот урна полетела в окно машины, снова громкое «хрясь». Вот разлетелась дверь магазина. Вот осыпалась витрина магазина одежды, и два англичанина ворвались внутрь, грабите.
Я оглянулся назад и увидел перевернутый фургон, а еще дальше из какого-то дома вырывались языки пламени. Я отлично понимаю, что я не видел всего: всего было слишком много. И слышался вой сирен, многих сирен, на разный лад, сразу с нескольких сторон.
«Город наш», сказал Сэмми, и повторил со все нарастающей громкостью: «Наш, наш, наш!»
(с) Билл Буфорд, "Английская болезнь"[/OFF]